Пересматривая понятие Мишо о плюрализме художественных практик и ценностей, я попытался реконструировать эстетическую рациональность, которая проявляется в конкретных аргументациях о качествах произведений искусства. Речь идёт об анализе и объединении языковых игр в витгенштейновском смысле, что позволяет нам объяснить наши оценочные высказывания. Чтобы не занимать строго релятивистскую позицию, мы должны осуществлять поиск сходства эстетических ценностей в рамках разных языковых игр. Таким образом, оценка современного искусства состоит в том, чтобы различать эти локальные ценности и концептуально организовывать их по шкалам оценки, сводя к единству всё разнообразие эстетических переживаний. Эта позиция является подлинно объективистской, поскольку эстетическая ценность понимается как качество, вызывающее у всех людей одинаковый опыт оценки по одной и той же шкале оценки.
Мы увидели, что современное искусство состоит из бесчисленных языковых игр, которые можно расширять, обогащать и усложнять. Отсюда трудность в оценке вкуса для тех, кто не владеет словами и не знает, как играть в языковую игру Изучение использования языка в каждой области современного искусства играет фундаментальную роль в оценке вкуса. Здесь я полностью поддерживаю идею формы рациональности в эстетическом суждении, основанном на искусстве, которую Лихтенштейн защищает в своей книге «Правила искусства» (1). Необходимо опираться на эстетическую рациональность, допускающую обоснование суждений аргументацией, а именно на причины искусства. Здесь следует указать на роль художественного опыта в обогащении, развитии и выработке эстетического суждения. Лихтенштейн показывает, что нужно заниматься искусством, чтобы хорошо видеть (2). Чтобы упражнять глаз, необходимы конкретные и материальные отношения с произведением. В этом смысле Лихтенштейн перенимает эту идею любительской художественной практики 18-ого века, когда учились рисовать, писать акварелью. Она раскрывает аргументы Дю Боса и Кайлуса, чтобы понять мысль зрителя аматора, который иллюстрирует эту связь между теорией и практикой. Это похвала любителю, имеющему опыт в искусстве, но не предвзятому, как художнику или коллекционеру. Любители могут видеть или слышать некоторые вещи, которые художник не может. Возможно, что слишком много знаний делают невозможным эстетический опыт момента и неожиданности. Что особенно важно, так это изучение аффектов эстетического опыта и его сравнений. В данном случае знание интеллектуального порядка способствует формированию нашего вкуса, оттачивая его тонкость. Таким образом, концепция Лихтенштейна кажется мне действительно теорией «знатока» в юмовском смысле, которую я явно одобряю. В опыте Юма с нормированным вкусом концентрация, сравнение, внимание, беспристрастность, рассмотрение всех компонентов объекта с разных сторон формируют остроту восприятия (3). У Юма есть место для практики воспитания вкуса, поскольку он признает знание в суждении вкуса. Это позволяет сказать, что эстетическая оценка любителя Лихтенштейна относится к эстетической оценке знатока Юма. При этом суждение вкуса не является ни мгновенным, ни лёгким, и требует тонкости проницательности.
Столкнувшись с нашим беспорядком в оценке произведений современного искусства, эстетическая рационализация должна быть вооружена философским дискурсом путём построения центральных понятий эстетической логики. Это рациональный дискурс, определяющий эстетические и неэстетические качества произведения. В связи с этим последние три главы моего проекта я посвятил произведениям случая, реди-мейдам и иммерсионным инсталляциям, которые ставят проблему соответствия между эстетическим опытом и художественными качествами объекта. С технической стороны мы можем судить о произведении Бэкона по тому, как художник манипулирует случаем. К одной шкале оценки относятся все произведения, для которых характерна связь между художественным выбором и случайным действием. Этот дискурс состоит из утверждения, что произведение искусства может иметь ценность в истории своего создания и художественного процесса. Другой анализ разворачивается в отношении конститутивного качества реди-мейда. Однако я утверждаю, что эстетическая ценность реди-мейда может заключаться в понятии произведения. Необходимо думать о понятии произведения искусства как о неэстетической характеристике, по которой мы можем судить о вкусе. Это означает, что можно сгруппировать различные произведения по одной и той же шкале оценки идеи произведения. Наконец, эстетический опыт иммерсивных инсталляций относится к различению сверхэстетических событий, которые разрушают сенсорные привычки зрителя. Это опыт, характеризующийся свидетельством новой парадигмы восприятия. Поэтому, отделяя представление от контекста, иммерсивная работа основана на крошечной разнице в восприятии, которую нельзя измерить с точки зрения описательных качеств объекта. Это фундаментальный аспект иммерсивной концепции, которая объединяет странные и расстраивающие устройства, обновляя наш эстетический опыт.
На последнем уровне эстетическая рационализация зависит от институционального и политического контекста современного искусства. Мы обнаруживаем ряд структурных ограничений музеев и художественных галерей, которые часто ускользают от описания нефизических качеств объектов искусства, таких как творческий процесс, концептуальная идея или нарушение художественных правил. Современная эпоха пытается институционализировать бунт, не объясняя, в чём состоит этот бунт. Она не пытается просвещать зрителя перед произведением. Одним из примеров является выставка Джеффа Кунса в Центре Помпиду, где таблички, описывающие концепцию, в большинстве случаев отделены от работ (4). Мы смотрим на картину в одном углу, затем читаем описание концепции в другом. Кроме того, мы обнаруживаем экран, показывающий нам видео о процессе изготовления произведений артиста, только когда, покидая выставку, пересекаем магазин с изделиями Кунса. Таким образом, эта ретроспектива, как и многие другие выставки современного искусства, утверждает, что арт-объект является единственным главным аспектом эстетического опыта, а остальное не имеет значения. В этом случае у любителя искусства нет полного доступа к эстетической аргументации без учёта всех физических и нефизических компонентов произведения искусства. Именно сложное, многогранное восприятие произведения служит для отличия одного арт-объекта от другого. Таким было бы рациональным требованием, на которое каждый мог бы ссылаться в пользу своих оценок и своих особых вкусов.

Ссылки:

(1) Лихтенштейн пытается переосмыслить эстетику сегодняшнего дня, лишенную предмета и художественного содержания. Ее интересует примирение философского размышления с познанием искусства при условии разрыва с этой автономией теории по отношению к миру практического опыта. См. J. LICHTENSTEIN, Les Raisons de l’art, Essai sur les théories de la peinture, Gallimard, 2014.
(2) Ibid. p.94-110.
(3) D. HUME, Essai sur l’art et le goût, op. cit., p. 75-124.
(4) Экспозиция в Центре Помпиду с 26 ноября 2014 года по 27 апреля 2015 года.